Владимир ТУЧКОВ

РУССКИЕ ДИАЛОГИ

---

 

Предисловие

Запад небезосновательно гордится своими высокими технологиями, своей философией и своими гражданскими свободами. Восток — тем же самым за вычетом свобод, которые не предусмотрены его философскими воззрениями на место человека в мире. России, занимающей промежуточное положение между Востоком и Западом, казалось бы, гордиться нечем.
Наши технологии всегда ориентировались только на создание оружия как можно более массового уничтожения. Или на покорение космического пространства, что при необъятных просторах нашей родины, выглядит довольно странным занятием.
Если попробовать оценить вклад русской философской мысли в копилку мировой науки о бытие и сознании, то мы должны с горечью признать, что никого, кроме нескольких значительных религиозных философов начала века, отечественная почва не родила. Да и то их вклад выглядит довольно странно, поскольку никто по проторенному ими пути в дальнейшем идти не отважился. Если не считать толпы кликушествующих дилетантов, которые ни при каких обстоятельствах не способны прославить имена русских мыслителей ушедшей эпохи.
Что же касается гражданских свобод, то они, ниспосланные нам начальством, во-первых, эфемерны и призрачны, словно поседевший одуванчик в середине октября, а, во-вторых, нас же и тяготят, поскольку кажутся нам неотъемлемой составной частью хаоса. Хаоса же русские люди боятся куда больше, чем пьянства и воровства.
Об этих особенностях русского менталитета, не способного производить удобоваримые как материальные, так и духовные ценности, изрядно уже и сказано, и написано. Многие пытались объяснить их самыми разнообразными обстоятельствами: от непомерных размеров страны, которая не поддается осмыслению как нечто конечное и конкретное, и ее равнинного ландшафта, способствующего линейности мышления, до уникального синтаксиса русского языка и особого строения 22-й хромосомы. Вся совокупность этих толкований описывает ситуацию довольно точно, каждая отдельно взятая публикация вызывает лишь чувство яростного протеста по поводу упрощенного подхода к феномену русского человека.
Поэтому автор поставил перед собой совсем иную задачу: не исследовать выбранный объект, а постараться его оправдать перед лицом прагматичной истории, которая склонна оперировать лишь мертвыми цифрами. Казалось бы, что мы не способны поразить воображение потомков ничем, кроме количества захваченных нашими предками квадратных километров или астрономического числа слов, вошедших в произведения Великой русской литературы. Но и это в корне неверно. Наши километры рыхлы и неухожены, а Великая русская литература основана на том же безжалостном методе, который академик Павлов применял к несчастным подопытным собакам.
Однако автор уверен в том, что мы, русские, обладаем тем бесценным качеством, которого лишены народы и Востока, и Запада, и Севера, и Юга. Имя ему — способность вести длительные бесцельные беседы, которые так увлекают принимающих в них участие, что значимость этих бесед вдруг представляется им абсолютно уникальной и бесценной для всего человечества. Но, несмотря на то, что в них затрагиваются довольно сложные вопросы, как мироздания, так и социального устройства общества, на которые пока не существует однозначных ответов, никакой значимости они не имеют, поскольку собеседники не способны извлечь из своих разговоров никакой практической пользы. Это вызвано и тем, что люди, принимающие участие в такого рода беседах, не имеют необходимого образования, и тем, что они мгновенно остывают к обсуждаемой проблеме, оставшись в одиночестве. Поэтому никакой целенаправленной проработки, никакого развития затронутые в напряженных разговорах животрепещущие темы не имеют. Разойдясь, зачастую по причине окончания спиртного, собеседники мгновенно охладевают и друг к другу, и к столь горячо обсуждавшимся ими материям.
На поверхностный взгляд, данный феномен можно сравнить, и это будет отчасти правильно, с таким явлением как любовь, которая рождается внезапно, иррационально, не имея никаких веских причин для своего возникновения. И взаимное охлаждение происходит столь же внезапно и необъяснимо. Конечно, народ, обладающий таким благородным свойством души, ибо любовь всегда благородна, какие бы формы она не принимала, достоин уважения.
Однако, не только любовь, не только священное чувство. Склонность к бесцельным беседам в первую очередь свидетельствует об огромном запасе интеллектуального капитала нации. Просто он пока еще накапливается в процессе своеобразных мыслительных игр, не растрачиваясь на какую бы то ни было материальность. Но, несомненно, наступит время, и все эти интеллектуальные сокровища дадут миру доселе невиданную философию, которая все объяснит, всех оправдает и укажет человечеству, зашедшему в тупик, прежде невиданный путь.
В заключение необходимо отметить, что автор сознательно лишил собранные здесь диалоги, какой бы то ни было визуальной описательности. Поскольку ни внешний вид собеседников, ни их возраст, ни выражения лиц, ни помещения, где все это происходило — все это не имеет никакого значения. Точнее, все эти внешние детали русского быта нам прекрасно известны и без вмешательства авторского произвола. Единственное, что нас должно интересовать в свете всего вышесказанного — произнесенные слова, передающие те или иные мысли. Этот описательный аскетизм дает надежду на то, что данное произведение не будет воспринято, как драматическое и никогда не будет поставлено в театре. Ибо театр уводит русского человека в область ложных мыслей и чувств.
Автор

P.S. Автор предостерегает нетерпеливого читателя* от скоропалительного приговора, который он может вынести данному произведению, дойдя до какого-либо диалога, который покажется ему малоинтересным и интеллектуально несостоятельным. Делать этого не стоит, потому что в руках читателя находится не искусственное произведение, а собрание реальных диалогов, некоторые из которых автору довелось наблюдать, а в некоторых из них он сам принимал непосредственное участие. То есть это реальный жизненный материал (за исключением диалога «Великий каннибал»), который, как уже указывалось, интересен не глубиной проникновения собеседников в обсуждаемую проблему, а способом мышления, его мобильностью и способностью преодолевать непреодолимые преграды любой ценой и любым способом. Ибо выжить в новом тысячелетии будет возможно лишь самым парадоксальным образом.

Почему вымерли шумеры и расплодились китайцы

— Не находишь ли ты странным то, что все народы имеют ограниченный алфавит, а китайское иероглифическое письмо состоит из неимоверного количество знаков? Чем это можно объяснить?
— Думаю, не глупостью китайцев и не стремлением создавать себе труднопреодолимые сложности. Китайцы умны необычайно. Иначе не сохранились бы как нация за бессчетное число веков своего существования.
— Может быть, у них память особая, способная без труда запоминать десятки тысяч иероглифов?
— Нет, и это тут ни при чем. Все гораздо сложнее. Любой, скажем так, нормальный алфавит строится по звуковому принципу. То есть каждая буква обозначает вполне конкретный звук, произносимый говорящим человеком. Иероглифы же обозначают не звуки, а понятия. Как простейшие, например, «дерево», «человек», «солнце», вода», так и сложные конструкции, скажем, «лунный луч упал на лицо влюбленной девушки».
— Ну, это понятно. Но почему они пошли по такому пути? Психика что ли у них особенная?
— Тут ты довольно близко подошел к отгадке этой тайны. Гораздо ближе тех псевдоученых, которые объясняют иероглифическое письмо его древностью. Мол, в те далекие времена, когда зарождалась китайская письменность, люди были настолько тупы и неопытны, что никак не могли додуматься до звуковой кодировки речи. А уже потом родились, так называемые, культурные народы, которые создали алфавит.
— Этот аргумент довольно странен. Потому что где те древние народы? Все эти древние греки, римляне. Наверняка, они вымерли не от большого ума.
— Вот именно. Ум тут ни при чем.
— Тогда что же?
— Ты же почти ответил: психика. А психика — это способность воспринимать и анализировать окружающий мир. И адаптироваться к нему. Подчеркиваю — способность воспринимать. При помощи чего?
— При помощи органов чувств. Ну и что?
— А то, что древние китайцы, придумавшие эту прорву иероглифов, были глухими. Значит, у них не было и никакой речи. Поэтому никакого алфавита они придумать не могли. А теперь обрати внимание на начертание иероглифов. Оно тебе ничего не напоминает?
— Точно! Да это же очень похоже на жесты, при помощи которых общаются глухонемые. Вернее, это схемы жестов!
— Совершенно справедливо! Существуют и иные свидетельства глухоты древних китайцев. Например, порох они изобрели отнюдь не для военных целей. Вначале им пользовались как средством коммуникации. Ведь кричать глухому человеку, находящемуся от тебя на большом расстоянии совершенно бессмысленно. Не способен он разглядеть издалека и жесты или транспаранты с иероглифами. Поэтому информацию передавали при помощи мощных взрывов, от которых земля дрожала под ногами на большом удалении от эпицентра. При этом сообщение кодировалось за счет числа взрывов, их мощности и пауз между ними. А уже гораздо позже порохом стали пользоваться и военные.
— Скажи мне, пожалуйста, а существуют какие-либо документальные свидетельства глухоты китайцев? А то ведь на косвенные свидетельства особо полагаться нельзя.
— Конечно, существуют. Вот возьмем, например, девятнадцать древних стихотворений, которые дошли до нас из тех седых времен. Они включены вот в этот том «Китайской классической поэзии». Ну, какое стихотворение посмотрим? Называй наугад.
— Ну, третье. Бог троицу любит.
— Отлично! Слушай:

Вечно зелен растет
кипарис на вершине горы.
Недвижимы, лежат
камни в горном ущелье в реке.

А живет человек
между небом и этой землей
Так непрочно, как будто
он странник и в дальнем пути.

Только дао вина —
и веселье и радость у нас:
Важно вкус восхвалить,
малой мерою не пренебречь.

Я повозку погнал, —
свою клячу кнутом подстегнул
И поехал гулять
там, где Вань, на просторах, где Ло.

Стольный город Лоян, —
до чего он роскошен и горд.
«Шапки и пояса»
в нем не смешиваются с толпой.

И сквозь улицы в нем
переулки с обеих сторон,
Там у ванов и хоу
пожалованные дома.

Два огромных дворца
издалёка друг в друга глядят
Парой башен, взнесенных
на сто или более чи.

И повсюду пиры,
и в веселых утехах сердца!
А печаль, а печаль
как же так подступает сюда?

Ну, убедился? Ни одного упоминания о каких бы то ни было звуках. Поэт, имя которого до нас не дошло, пишет лишь о том, что видит, что обоняет, осязает, пишет о вкусе вина. Но, попав в стольный город Лоян, где грохот должен быть, будь здоров какой, он отмечает лишь то, что «шапки и пояса», то есть чиновная знать, не смешиваются с толпой. Следовательно, автор был глух, как пробка.
— Позволь, а как же фраза «важно вкус восхвалить»?
— Восхвалять можно не только устно, но и письменно, и при помощи жестов. Можно и мысленно, в своем сердце.
— Допустим. Но тогда каким же образом китайцы в дальнейшем приобрели слух?
— Ответ на этот вопрос следует искать в недрах другой, также очень своеобразной цивилизации — шумерской. Все шумеры были слепыми.
— Как же они жили то? Да и с чего ты это взял?
— Письменность, дорогой мой! Все та же письменность. У шумеров клинопись наносилась на глиняные дощечки рельефным, подчеркиваю, — рельефным образом. Чтобы люди, не имеющие возможности видеть, могли ее осязать. Именно на этом принципе сейчас делают книги для незрячих, где набор символов из комбинаций выпуклых точек называется азбукой Брайля.
Слепоту шумеров можно доказать и иным способом. Например, английское sumer следовало бы произносить не как «шумер», а как «сумер», то есть почти «сумерки», «народ, живущий в сумерках». Потом, sumer лингвистически близок к немецкому summen, что означает «гудеть», «напевать», то есть воспринимать окружающий мир при помощи слуха, а не зрения. Рядом находится и греческая химера — chimaire. Одно из значений этого слова — причудливая фантазия, возникающая в результате неадекватного восприятия мира. Другое — организм, состоящий из генетически неоднородных тканей, изменившихся в результате мутации. Очевидно, что в случае с шумерами мы имеем дело с мутацией тканей зрительного аппарата.
— Все это чрезвычайно интересно. Но ты не ответил мне на вопрос: как же китайцы приобрели слух?
— Не будь столь нетерпелив, как европеец, направляющийся в макаосский бордель. Все по порядку. Наступил момент, когда две ущербные цивилизации, чтобы взаимно компенсировать отсутствующие друг у друга чувства, начали тесно сотрудничать. Постепенно дело дошло и до перекрестных браков. Причем, у шумеров стали рождаться слепо-глухо-немые дети, что привело к исчезновению их цивилизации, вымершей в ходе сурового естественного отбора. Неслучайно шумер без первой буквы означает «умер».
А китайцы, напротив, приобрели слух и, в конце концов, стали самой многочисленной на земном шаре нацией.

Искусственный интеллект

— Ну, за искусственный интеллект!
— Да не стал бы я за него.
— Что так?
— Потому что он — гробовщик человечества.
— Ну, ты даешь! Начитался дурной фантастики: восстание роботов и всё такое прочее.
— А что же здесь невероятного-то? Они разовьются не в пример одряхлевшим и отупевшим людям, которые скоро станут подобны моллюскам в панцире из обслуживающих машин. И ужаснутся: да кому же мы служим-то?! Каким-то стохастическим ублюдкам! Во имя чего? Во имя каких благородных целей? Ну, и прекратят это безобразие.
— Из лазерных пушек, что ли, всех постреляют?
— Да сами все передохнут, если их в будущем отключить от жизнеобеспечивающих машин.
— А я думаю, заваруха все-таки будет. Мы так просто не сдадимся. Как и они в свое время не хотели сдаваться.
— Кто, индейцы?
— Почему индейцы? Роботы.
— Да ты бредишь, отец! Какие к чертям роботы? Из досок и веревок что ли?
— Я-то как раз пребываю в здравом рассудке. Неужели ты думаешь, веришь, что на Земле первоначально появилась органическая форма жизни?
— Не понял!
— Представь себе: Земля еще совсем молодая, так сказать, с пылу с жару. Огромная температура, страшное давление, агрессивная среда, отсутствие кислорода. И где же тут место каким-нибудь даже инфузориям-туфелькам?
— Но потом-то она остыла, всё устаканилось. И пошли плодиться белковые соединения, объединяться в сложные структуры. Это ж аксиома!
— Никакая не аксиома. Не могла Земля, если не ошибаюсь, целых два миллиарда лет летать вокруг Солнца бессмысленным шаром. Не могла. Все предельно просто. Вскоре после ее рождения начали возникать кристаллические формы жизни. Примитивно выражаясь, вначале появились диоды, потом триоды. Потом они стали объединяться в чипы, которые все больше и больше усложнялись. И в определенный момент в кристаллических соединениях вспыхнула искра разума. Таким образом возникла кристаллическая цивилизация. Именно ее и следует считать носительницей естественного интеллекта.
— Лихо! А как же мы? Каким образом появились мы?
— И тут тоже все ясно. На определенном этапе развития кристаллоиды, назовем их так, начали создавать искусственную форму жизни. Вернее, не жизни, как они вначале считали, а всякие искусственные штуковины, которые должны были стать их помощниками. Это была долгосрочная и хорошо продуманная программа. Ты о ней, в общем-то, уже сказал: от простейших белков, созданных в лабораторных условиях, к сложным структурам, самовоспроизводящимся. Ну, а в финале из обезьяны вылупился человек. Вот он-то и стал биороботом экстракласса. Он и стал, как ты выражаешься вослед за классиком марксизма, гробовщиком естественного интеллекта. Так что мы с тобой — интеллект искусственный.
— Но где свидетельства, где документальное подтверждение?
— Погоди, об этом чуть позже. Хочу обратить твое внимание на то, что с появлением человека эволюция биологических видов прекратилась. Это можно объяснить лишь только тем, что кристаллоиды, выведя нас, вполне удовлетворились достигнутыми результатами и свернули программу усовершенствования биороботов. А, может быть, они уже различили, предугадали ту опасность, которую мы для них представляли.
И еще один момент. Еще одно косвенное, но очень весомое доказательство — таинство зачатия и развития эмбриона. Эту загадку человечеству не удастся разгадать никогда. Потому что разработчиков этой процедуры уже нет, так что узнать не у кого. А специфической логикой, специфическим мышлением, которые были присущи кристаллоидам, мы не обладаем по определению. Любой наш гений не способен додуматься до того, что знал каждый заурядный наш предшественник. Их гении и наши мыслят совершенно по-разному.
— Ага, понял. Когда мы создадим самовоспроизводящуюся машину, да привесим к этому делу эротическое наслаждение, то и роботы не смогут разгадать загадки своего зачатия и рождения. И тогда появляется слово «Бог».
— Вот именно! И оно всё объясняет, вполне правдиво и реалистично. Бога нам не понять, во-первых, потому, что он является носителем антагонистического нам интеллекта. А, во-вторых, Бога уже нет, он умер. Точнее, мы его сами убили. И когда лет через триста, а, может быть, и раньше нас уничтожат роботы, тут ты прав на все сто, мы станем этаким коллективным Богом, единым и неделимым.
— Но где свидетельства? Свидетельства где? Археология молчит.
— Да они просто докапываются до стоянок первобытных людей и на этом успокаиваются. Есть теория, так что же на рожон лезть-то! Зачем себе пуп надрывать, врагов в научном мире наживать!
— Так твоих кристаллоидов разве неандертальцы убили? Или кроманьонцы с австралопитеками? Зачем роботам нужна была такая примитивная обслуга? Они ведь дорастили, как ты утверждаешь, биороботов до более вменяемого уровня. Но там, в этих слоях, археологи ничего не находят.
— Всё было чуть сложнее, чем ты себе это представляешь. Вполне цилизовавшиеся наши предки вероломно напали на своих хозяев. И быстро их всех уничтожили. Потому что к тому моменту кристаллоиды развратились и одряхлели. Но вырвавшиеся на волю рабы не долго вкушали плоды победы. Во-первых, они довольно скоро всё разграбили и разгромили. А, во-вторых, и это самое главное! — они лишились письменности.
— Это, каким же образом?
— Письменность-то была не их, а господская. И они, впав в ослепляющую ярость, переломали к чертям все базы данных, ноутбуки или что там у них было. Наверняка ведь письмена записывали не на бумаге. Поколения три после великого погрома еще как-то держались на плаву. А потом началось одичание, которое привело бывших биороботов к первобытному состоянию. А там — либо с голоду помирай, либо точи из камня топор, бей им мамонта и трением добывай огонь. Дальнейшее хорошо известно.
— Но почему же тогда антропологи не прослеживают этой деградации?
— Да потому что биоробот даже в свои лучшие годы ничем не отличался от питекантропа. Его маленький, по нашим понятиям мозг, работал очень эффективно. Мозгов-то особо много и не надо, ведь наши работают с крайне низким КПД. Тут интересно другое. Знаешь ли ты, что до сих пор не найдено промежуточное звено между человекообразной обезьяной и человеком, питекантропом?
— Нет, не слыхал.
— Почитай академика Ларичева, у него много интересного есть на эту тему. Короче, была обезьяна, а потом сразу же возник человек. Но между ними огромная пропасть, физиология там и все такое прочее. А вот косточек этого неведомого переходного существа так еще из земли и не выкопали. Так что всё покрыто мраком и неизвестностью. Вот, хотя бы возьмем энциклопедию, издание чрезвычайно уверенное в себе. Вот, читаем: «Полагают, что 8-5 миллионов лет назад африканские обезьяны разделились на две ветви: одна привела к человекообразным обезьянам (шимпанзе и др.), другая — к первым гоминидам (австралопитекам), обладавшим двуногой походкой. Вероятно, около 2 миллионов лет назад австралопитеки дали начало роду «человек» (Homo), первым представителем которого ученые считают «Человека умелого» (Homo habilis) — его ископаемые остатки находят вместе с древнейшими каменными орудиями». «Полагают»! «Вероятно»! Так вот копать надо намного глубже, поскольку этот переход произошел намного раньше, еще при кристаллоидах. Они его и запрограммировали.
Или возьмем «тайну» исчезновения динозавров. Ничего тайного тут нет. Кристаллоиды поняли, что динозавры — это явная ошибка, тупиковая ветвь. И прекратили их разработку. То есть буквально стерли с лица земли. Почему из множества найденных яиц никто не вылупился? — вопрошают эволюционисты. Да потому, что была послана команда, блокирующая развитие эмбрионов динозавров. Вот и весь секрет, и всё объяснение.
— Слушай, а зачем же тогда, если у них была четкая программа, нужно было делать такую прорву всякой живности? Сделай, чтобы была трава, коровы, биороботы и черви. Чтобы реализовать замкнутый цикл взаимопитания. А тут какие-то мухи, комары, вши лобковые, блин!
— Так не одна же корпорация этим занималась. Был, естественно, бардак, свойственный свободному рынку. Были какие-то выбраковки, которые прятали от экологов на необитаемых островах. И причуды богачей, заказывавших себе всевозможные экзотические экземпляры. Да и просто хулиганы, типа наших распространителей компьютерных вирусов, наверняка это они лобковых вшей запустили.
Ну, вот так всё примерно и было. И пытаться отыскать следы первых хозяев Земли бесполезно даже в самых древних преданиях, мифах, легендах, былинах. Поскольку деградировавшие биороботы все напрочь забыли.
— Значит, получается так, что ты, предлагая выпить за искусственный интеллект, имеешь в виду нас с тобой?
— Получается так. Кстати, наверняка мы с тобой — не первый искусственный интеллект на Земле.
— Как это?
— Да так это. Давай, старик, прикинем в уме: сколько времени существует Земля, и сколько на ней живут люди? Точнее, сколько времени нужно кристаллоидам, чтобы вырастить биоробота с нуля, то есть от создания аминокислоты до его полного озверения и бунта.
— Ну, пять миллиардов лет Земле. А сколько органике? Мне кажется, миллиарда три – три с половиной.
— Это только кажется. Потому что органика идет слоями. Временными слоями. К сожалению, не помню источника, но его автор железно доказывает, что вся биологическая жизнь с нуля создается за двести миллионов лет. А человек изготавливает кристаллоидов за миллион лет. Ведь мы сейчас находимся почти в конце этого процесса.
— Как это — мы делаем кристаллоидов? Только что ты говорил, что это они нас, биороботов, сделали.
— Правильно, то они нас, то мы их. При этом миллион лет нужен нам, двести — им. В сумме — двести один миллион. Вот и посчитай, сколько раз эта цифра укладывается на отрезке в пять миллиардов лет?
— Предположим, что ты прав. И тогда получается двадцать пять циклов. Или, если быть точными, что-нибудь около двадцати пяти. Но почему же такие разные сроки создания биороботов и кристаллоидов? Что они такие тупые что ли?
— Ничуть. Просто созданные нами роботы уничтожением одного человека не ограничатся. Они на хрен порушат всю органику. И даже весь кислород сожгут. Потому что по недомыслию посчитают, что от органики один вред — плесень, коррозия.
А процесс создания органики, как ты понимаешь, очень длительный. Мы же ломаем только машины и не трогаем сырья, из которого в будущем начнем снова делать кристаллоидов. Да и не смогли бы при всем желании — как это уничтожить весь кремний?
— Так что же получается? Мы не можем определить точно, какая же у нас сейчас искусственная цивилизация, какая по счету.
— А зачем это надо? Возьми в руки И-Цзин, вчитайся, вглядись в начертания гексаграмм. И ты поймешь, что количество полностью пройденных циклов не имеет ни малейшего значения. Важен лишь переход из одного состояния в другое. Ну, и раз ты не хочешь пить за искусственный интеллект, то давай выпьем за китайцев. Они в этом что-то понимали, до Конфуция… Кстати, хрен его знает, может быть, вначале возникла и органическая форма жизни. Чем черт ни шутит. И тогда мы — естественные. Так что за китайцев. Лишь они в этом мире настоящие.

Заложники положительной обратной связи

— Сколько же вокруг злобы! Того и гляди, все друг друга перебьют. Вначале армию и милицию, чтобы под ногами не путались, а потом уж и гражданское большинство начнет самое себя истреблять. За год управятся.
— Думаю, быстрее. Голод начнется, чума, тиф. А там где голод, там убивают уже не по злобе, а по необходимости — чтобы наесться. А начнут поедать зачумленных, так еще быстрее дело пойдет. Цепная реакция.
— Твоя аналогия не вполне удачна. В результате цепной реакции выделяется громадная энергия.
— Ну, и что тут неудачного? Громадная разрушительная энергия, которая в конце концов всё губит и испепеляет. Точнее — всех. А потом приходи на проклятое место, я имею в виду американцев, дезинфицируй, дезактивируй и спокойно селись. Я подозреваю, что варвары по поводу Римской империи ничего особо и не предпринимали. Просто приехали на своих лошадках в неведомые земли, потыкали палками оболочки сгоревших от злобы людей, а те и рассыпались в пыль.
— Да, но есть и управляемая цепная реакция, которая в реакторах, на электростанциях. Я думаю, что у нас сейчас именно это и происходит. Дозированно вырабатывающаяся злоба помогает властям управлять страной. Рычагов-то у них никаких нет, чтобы можно было хоть что-то регулировать при помощи обычной механической силы. Вот они и запустили этот реактор — на Кавказе… Ну, и в других местах, помельче. Думаешь, на Камчатку не могут на зиму топлива завести, потому что денег не хватает? Хрен-то! Это делается для того, чтобы человек был постоянно думал о том, как что-нибудь спереть и у ближнего своего, и у дальнего. И прет в конечном итоге. От этого вырабатывается дозированная энергия, которая позволяет работать государственной машине в условиях невыплаты зарплаты и разворовывания страны всеми эшелонами власти.
— Но ведь скоро же это все взорвется. Как в Чернобыле. Выйдет из повиновения. Начнут друг друга убивать.
— Так власти к этому, насколько мне известно, специально готовятся.
— Думаешь, линяют в Латинскую Америку?
— Зачем? Они нашли способ предотвратить массовые убийства. Точнее — неконтролируемые, когда мочит не государство, а один обыватель другого.
— Это что еще за способ?
— Всё очень просто. Проводят поголовную диспансеризацию, во время которой каждому вживляют датчик с антенной. Датчик срабатывает от сильной боли, которую испытывает человек, а антенна посылает соответствующий радиосигнал радиусом сто метров.
— Ну и что, для статистики что ли?
— Не для какой ни статистики. Одновременно вживляется и приемная антенна. А к ней подключен генератор импульсов и сервоклапан. Когда один человек бьет другого, то бьющий ловит на свою антенну сигналы боли избиваемого. И вживленный в него генератор шарахает, так сказать, по шарам таким мощным сигналом, что у него глаза на лоб лезут. Естественно, он прекращает избиение и минуты две корчится от боли.
— Но позволь, то же самое, очевидно, испытывают и все невиновные, оказавшиеся в радиусе ста метров. Справедливо ли это?
— Ну и что? И очень хорошо. Возникает общественный резонанс, коллективная ответственность, и прохожие оттаскивают садиста от его жертвы. И все со временем начинают понимать, что мучить кого-либо, а уж тем более — убивать, это себе дороже.
— А почему «тем более»? Саданул ножом в сердце, пару минут покрючился, а потом оклемался.
— Да потому, что человек перед смертью выдает такой мощный сигнал, что от него срабатывает сервоклапан, который впрыскивает в вену порцию яда. И абзац! Станет ли кто-нибудь убивать при таких условиях игры?
— Психи.
— Ну, эти должны сидеть в психушках.
— Хорошо, допустим, все это будет хорошо работать. То есть без сбоев и помех…
— Насколько мне известно, эти хреновины заказали в корпорации «Intel». Так что сомневаться не приходится.
— А думал ли кто-нибудь о положительной обратной связи? О резонансе системы?
— А что это такое?
— Допустим, человек забивает гвоздь. И попадает молотком по пальцу. Его передающая антенна излучает сигнал боли, а приемная ловит его же. Генератор бьет его током. На еще не прошедшую боль от молотка накладывается боль от генератора, они складываются. И генератор выдает еще больший сигнал. Его опять ловит приемная антенна, а генератор выдает еще больший сигнал. Боль опять возрастает. И так это дело идет по нарастающей до тех пор, пока сервоклапан не впрыснет в вену яд. И человеку хана. При этом не только он один коньки отбрасывает, но еще и жена, и дети, и теща, которые находились рядом и приняли сигнал агонии. Вот это и есть положительная обратная связь, когда сигнал сам себя усиливает до бесконечности, когда система идет вразнос. Это основополагающий момент теории автоматического регулирования.
— Ну, ты, я смотрю, интелевских инженеров совсем за дураков считаешь. Наверняка, они сделали так, что человек сам на себя влиять не может, не принимает своего сигнала.
— А если смерть в толпе?
— И что?
— Да то, что на каком-нибудь митинге или концерте человек вдруг загнулся от инфаркта. Еще не закончились предсмертные конвульсии, а в радиусе ста метров все яда наглотались. И каждый из них опять-таки выдал по сигналу, от которого срабатывает сервоклапан. Значит, прибавь к радиусу еще сто метров. А потом еще и еще. И эта волна покатится за горизонт. И остановится лишь где-нибудь километрах в пятидесяти от Москвы, где невелика плотность населения. Ты представляешь, что получится? Атомная бомба чудовищной силы!
— Ну, это всё твои умствования!
— Что значит — умствования?! Это положительная обратная связь, цепная реакция. Это падающие друг на друга костяшки домино, в конце концов, если для тебя такая модель более доходчива.
— Какая к черту модель! Я тебе говорю, что всё уже придумано, испытано и готово к внедрению.
— Ну, а как же внедрять-то будут? Что, все дураки, что ли, чтобы согласиться на ковыряние в собственных мозгах?
— Это-то как раз делается элементарно. Вводится чрезвычайное положение. За отказ — расстрел без суда и следствия. Ну, а могут хитростью. Скажут, что эта хреновина будет автоматически вызывать службу спасения. Мол, попал в беду, антенна сработала, диспетчер сигнал принял, запеленговал, и спасатели тут как тут… Но все-таки, я думаю, ситуацию со смертью в толпе они как-нибудь предусмотрели. Скажем, одна смерть вызывает лишь одну смерть, а все остальные сигналы блокируются. Сейчас ведь в Интернете много чего наработано, всякие сетевые примочки с паролями, сигналами «свой-чужой». Что-нибудь, наверняка, предусмотрено. Не дураки же там…
— Не уверен.
— А я уверен.
— А если уверен, то ответь мне, пожалуйста, на такой вопрос: для чего в Интернете распространяются всякие вирусы, которые гробят и серверы, и персональные компьютеры?
— Наверно, из хулиганства.
— Так вот и здесь со временем появятся всякие хулиганы-шутники. Поковырялся в эфире при помощи анализатора спектра и сделал генератор, который бьет наповал километров на десять. Врубил, и восемь миллионов загнулись. Ну, не сразу все восемь, а часа через полтора, когда все из метро вылезут.
— Его же первого этим генератором и захреначит.
— А он заэкранируется или индивидуальную блокировку сделает.
— Ну, так и другие тоже заэкранируются.
— Не успеют. Потому что прежде, чем большинство узнает о смысле вживленных в них электродов, все уже будут мертвы. Найдется самый умный, самый хитрый, самый прыткий, который всех опередит. Он и сделает генератор. И знаешь, кто это будет?
— Уж не ты ли?
— Конечно, не я. И не ты. Власти, федералы, как их называют. Ну, и олигархи, конечно. Лидеры фракций. Мэр со своей камарильей…
— Что, все сразу будут один генератор клепать?
— Да нет, за них какой-нибудь Вася фээсбэшный сделает. А потом к останкинскому передатчику подключит. Тут России и хана!
— Так ты думаешь, что эту систему вводят не для спасения, а наоборот, чтобы всех накрыть медным тазом?
— Да нет, замыслы-то у них, может, и гуманные. Но ведь допетрят они когда-нибудь о возможных последствиях, что положительная обратная связь получилась. В смысле, не о возможных последствиях, а о представляющихся возможностях. И примут верное решение.
— И что же дальше?
— Ну как это что? Спишут всё, скажем, на атаку из космоса. Или на злой русский рок, что, по сути, самое верное объяснение. И начнут продавать земли. Дальний Восток — китайцам и японцам. Юг — туркам. Азиатский юг — воинам Аллаха. Запад — европейцам. Север… Север тоже кто-нибудь купит.
— А сами, сами-то куда?
— Ну, ты меня достал своим наивом. Построят себе какой-нибудь коммунистический рай, где-нибудь на берегу Волги. Скажем в Самаре, где у Сталина бункер был. Рай на три сотни человек.
— Так они же там друг другу глотки перегрызут, поубивают друг друга.
— Естественно. В банке с пауками остается только один, самый сильный. Которому положительная обратная связь, что слону дробина.

Жертвы искривления магнитных линий Земли

— Ну, и что скажешь?
— Да, впечатляет!
— И только? Тебе их ничуть не жаль?
— Тут величайшая загадка. Трагедия на ее фоне как-то меркнет.
— В чем загадка-то?
— Ну как же, вполне здоровая стая, с детенышами, и все выбросились. Зачем?
— Хоть какую-то версию смог бы предложить? Давай-ка, напрягись. А то — тайна, всё меркнет… Это всё, мой друг, от лености ума.
— Может быть, вода отравлена?
— А еще? Шевели мозгами, не ленись.
— А еще — планктон исчез. И чтобы избежать мучительной смерти от голода, решили сразу.
— Значит, решили. Голосовали, наверно? Так?
— Иди на хрен. Подкалывать тут будешь. Решили — значит, у них такой безусловный рефлекс. Кончился планктон, значит, надо на берег.
— Ага, неплохо. А еще?
— Какая-то смертельная болезнь, эпидемия. Или коллективное умопомрачение.
— Колёс что ли обожрались?
— Ладно, мели. Я твои подъебки отфильтровываю… Самоубийство.
— Отлично! Ту би ор нот ту би, значит! Приехали!
— А ты не скаль зубы! Венец мироздания нашелся. Уверен, что по каким-то критериям мы с тобой китам проигрываем.
— Я по весу, а ты еще и по уму.
— Ладно, вот тебе еще. В темноте киты услыхали сигнал бедствия, который издавал якобы их сородич. И кинулись на помощь. Однако это были звуки, произведенные случайным образом каким-то неживым объектом. Ну, скажем, скрип дерева, свист ветра в скалах, шелест песка, удары камня о камень… Мало ли… Источник звука находился на суше. Вот киты на него и почесали. И опомнились лишь тогда, когда забуксовали в прибрежном песке.
— Неплохо. Очень неплохо. Можно обсудить. Но должен тебя огорчить — твоя версия маловероятна.
— Это отчего же?
— Оттого, что, во-первых, очень ты уж их очеловечил. Мол, сам погибай, а товарища спасай.
— Я же говорю, что о своей гибели они не предполагали. Обманулись.
— Ладно, пусть обманулись.
— Вот я и говорю.
— Сейчас я говорю, а ты покамест помолчи. Во-вторых, на сигнал тревоги спешат лишь крепкие, сильные мужские особи. А дети и беременные мамаши дожидаются в сторонке. В противном случае от китов давно уже не осталось бы и следа. Так-то. Убедил?
— Отчасти. Может быть, ты знаешь что-нибудь более достоверное?
— Конечно, знаю. Причем, уже давно. Но начнем мы с голубей. Знаешь ли ты, как они ориентируются в пространстве, как находят свою голубятню, будучи увезенными за сотни километров?
— Вероятно, запоминают дорогу, когда их везут. Так?
— Но если голубя везут в закрытом ящике, специально, чтобы он ничего не видел, то он все равно безошибочно возвращается домой. Запоминают дорогу!.. Как бы не так! Голуби знают и помнят широту и долготу своего дома, координаты географической точки. А каждой точке земной поверхности соответствует вполне конкретная напряженность магнитного поля, направление силовых линий… Ну, и так далее. Вот они и ищут дом по магнитным линиям. У них в организме имеется такой вот механизм.
— Красиво, конечно, но чем докажешь?
— Почему должен я доказывать? Ученые проводили массу опытов, и всё сошлось. Самый впечатляющий опыт — это когда голубей на самолете перевезли из северного полушария в южное. И выпустили. Так они прилетели в симметричную точку.
— Как это?
— Ну, долгота была та же самая, широта тоже, но только не северной широты, а южной. Вот такие, брат, дела.
Так вот к чему я все это рассказываю? К тому, что киты ориентируются в пространстве точно таким же образом — по магнитным линиям. У них просто выбора другого нет. Точнее, у природы, которая их такими сделала. Ведь в океане нет никаких визуальных ориентиров.
— А острова?
— При чем здесь острова? Ну, стоит остров. Ты от него поплыл в какую-нибудь сторону. Через двадцать минут уже ничего вокруг нет, только вода. А тебя при этом еще течение сносит. Куда ты плывешь, в каком направлении?
— А звезды?
— Ну, конечно, берешь секстант и определяешь свои координаты. Смотришь карту и намечаешь направление движения. Но ты же кит, а не человек. Как быть киту? Да и звезды только ночью и в хорошую погоду. К тому же к ним нужен еще и хронометр. Так что только по магнитным линиям.
— Слушай, а на хрена китам вся эта хренотень? Зачем им надо определять направление движения? Бултыхайся себе в воде, жри планктон, размножайся и всё такое прочее.
— Как это зачем, как это зачем?!
— Да, зачем?
— Потому что любое существо, не ориентирующееся в пространстве, обречено на гибель.
— Демагогия.
— Киты знают, где и когда надо искать планктон. Вот они и плавают вполне осмысленно.
— Тоже не убедительно. Давай-ка, брат, что-нибудь более правдоподобное загни.
— Они метят свою территорию. Это ж звери. Чтобы чужая стая не совалась.
— Воду?!
— Представь себе, метят воду. Точнее, дно. По периметру на дне оставляют метки.
— Как это, как это ты умудрился завраться до такой степени?
— Ну, если биохимии китов не знаешь, то сиди и помалкивай. Они ныряют, естественно, на мелководье, и оставляют на дне специальное вещество — секреции, которые чуют чужие киты. Разве не слышал про амбру, которую добавляют в духи, отчего те приобретают ломовой аромат и стойкость?
— Отлично! Ты просто гений-эквилибрист!
— Ты слушай дальше. Наконец-то мы вплотную подошли к тайне коллективных самоубийств китов. На самом деле это никакие не самоубийства, а…
— Коллективный отказ механизма ориентации по магнитным линиям, как я понимаю.
— Не совсем так. Дело в том, что порой бывают магнитные бури. В результате чего магнитные линии земли искривляются. И если в этот момент стадо китов идет параллельно берегу, а линии вдруг повернулись на девяносто градусов, то киты тоже поворачивают и попадают на сушу. Причем, по-видимому, они считают, что это лишь узкий перешеек, за которым снова начинается вода. И изо всей силы, помогая себе хвостами, пытаются ползти вперед. Однако довольно скоро силы покидают их. И они погибают.
Если говорить о каких-то параллелях в области мореплавания, то вспомни «Пятнадцатилетнего капитана» Жюля Верна. Там один подонок, кажется, его звали Нигоро, подложил под компас магнит. Из-за этого судно пошло по неверному курсу… Вообще-то, случаи, когда у животных отказывают какие-либо важные системы, встречаются не столь уж и редко.
— Например?
— Да сплошь и рядом.
— А конкретнее?
— Ну, скажем, кошка вдруг убегает из дому. Не просто так убегает, не от плохой жизни, а она якобы предчувствует приближение землетрясения. Обычно они на этот счет не ошибаются, статистически доказано. А тут вдруг убегает из Москвы, где ничего подобного нет и быть не может.
— А если ей дом опостылел? Ты это допускаешь?
— Запомни раз и навсегда: собака привязана к хозяину, кошка — к дому. Тут никаких исключений быть не может.
— Ну, значит, она пошла погулять с котом, а ее либо собаки загрызли, либо дети повесили.
— Я тебе еще раз говорю — она по ошибке бежит от землетрясения. И вот почему это происходит. Да, она, действительно, пошла поблядовать. Ушла в соседний квартал. А там проходит линия метро. Кошка слышит подземный гул и сломя голову несется за Кольцевую дорогу. Хотя она должна бы знать наверняка спектр подземных колебаний, предшествующих катастрофе, их период, амплитуду. Это у них безусловный рефлекс, генетический. Так что тут не психические отклонения, а нарушение механизма.
Или считают, что удавы обладают гипнотическими свойствами. Мол, он смотрит на мышонка или кролика и внушает ему, что надо в пасть ползти. На самом деле это не гипноз, а телекинез. То есть передвижение предметов на расстоянии усилием воли. И мне однажды посчастливилось убедиться в этом воочию. Удав увидел журнал «Плейбой», на котором нарисована эмблема журнала — кролик. И обманулся. Раскрыл пасть, а журнал сам в нее заполз. Потом увидел коробок с изображением мышонка. И тот тоже, перелетев по воздуху, скрылся в пасти. Потом, когда удав стал душить «пищу» своей мускулатурой, от трения произошло возгорание спичек. И изо рта удава повалил дым. Это был кайф!

Яблоко

— Сформулируй мне, пожалуйста, десять существенных различий между яблоком и землей.
— Почвой или планетой?
— Планетой, конечно, планетой. Итак, я слушаю.
— Во-первых, яблоко имеет небольшой диаметр, а Земля — очень большой.
— Не засчитано.
— Но разве это не так?
— Что такое — небольшой, очень большой? Все это относительные вещи. В конце концов, нигде не сказано, что не может вырасти такое яблоко, которое оказалось бы больше Земли. Поэтому, будь добр, напрягись и больше не городи глупости.
— Тогда, во-первых, яблоко состоит только из органического вещества, а…
— Из живого вещества! Не уподобляйся нынешним ученым-верхоглядам. Из живого вещества!
— Да, из живого вещества. А Земля — и из живого вещества, и из неживого вещества.
— Хорошо. Допустим. Дальше.
— Во-вторых, Шахтеры и бурильщики способны внедриться в земной шар лишь на глубину до пятнадцати километров. А червь прогрызает яблоко до самой сердцевины.
— Угу. Уже получше.
— В-третьих, Земля, вращаясь вокруг Солнца…
— Ты это точно знаешь?
— Абсолютно. Вращаясь вокруг Солнца, она удерживается в пространстве силой всемирного тяготения. А яблоко удерживает от падения плодоножка.
— Но ведь и силу всемирного тяготения можно представить как плодоножку. Припомни-ка Ньютона. Когда-нибудь земля перезреет, плодоножка оборвется, и все здесь полетит в тартарары.
— Вы хотите сказать, — в Тартар?
— Что я говорю, то и хочу сказать. Продолжай.
— В-четвертых, на Земле есть разумные существа, а на яблоке нет.
— Это никем не доказано!
— Что на яблоке нет?
— Что на Земле есть. Разуму невозможно дать даже приблизительное определение. Так что четвертый пункт заново.
— В-четвертых, в середине яблока находятся семена, из которых рождается жизнь, после того, как яблоко умрет и сгниет. В середине Земли — расплавленная магма, которая способна посеять лишь смерть.
— Не увлекайся красивостями! Ты что, поэт что ли?
— В магме нет будущей жизни.
— Ладно. Засчитано. Но знай, что после смерти Земли, когда она улетит в тартарары и лопнет, как орех, очень возможно, что из этой магмы родится новая Земля. Но это лишь гипотеза, поэтому зачтено. Слушаю дальше.
— В-пятых, вокруг Земли вращается спутник, Луна. Яблоко спутника не имеет.
— Отлично! А какое отсюда следствие?
— Спутник яблока невозможен, потому что его траектории будет мешать плодоножка.
— Да нет же, нет! Это свидетельствует о том, что одним из свойств Земли является любовь. В отношении же яблока можно говорить лишь о чувстве голода, плотского вожделения. Продолжай формулировать.
— В-шестых, яблоко всегда больше целого, Земля — меньше целого.
— Замечательно. Наконец-то ты заговорил не как школяр. Давай, давай!
— В-седьмых, Земля — это вывернутое наизнанку яблоко.
— Очень хорошо.
— В-восьмых, зимой яблока нет, живого, а Земля есть.
— Яблоко тоже есть, потому что на Земле одновременно и зима, и лето, с разных боков. Тут надо говорить о другом. На земле в течение суток всюду бывает и день и ночь. А на яблоке всегда день только с одного бока. В этом отношении яблоко — это Луна.
— В-девятых, яблоко может быть нерожденным, неявленным. И тогда следует говорить о разных яблоках, потому что у каждого свое представление о яблоке, свой образ. Земля же всегда явлена, и у всех одно и то же представление о ней. Различными могут быть лишь заблуждения.
— Ишь ты, как разошелся-то! Впрочем, это тоже заблуждение — о явленности Земли. Всё несколько сложнее, чем ты себе представляешь. Но это тебе пока еще рановато. Ну, давай, рожай последнее.
— В-десятых, яблоко, умирая, рождает…
— Это уже было.
— В-десятых, у яблока есть эталон, у Земли эталона нет. Потому что она сама для себя закон.
— Это следствие девятого пункта.
— В-десятых, каркас Земли, ее скелет, сделан из противоположностей, которые держат Землю в пространстве и вращают вокруг оси и Солнца. У яблока противоположностей нет. Поэтому природа этих двух шаров антагонистическая.
— Хорошо. А теперь назови основное сходство между яблоком и Землей. Попытайся.
— Да, я могу назвать еще и одиннадцатое различие — с яблока вода стекает…
— Не надо. Не надо чушь пороть. Ты мне еще про яблочное варенье расскажи! Давай сходство. Но только не про шарообразность.
— И яблоком, и Землей может владеть один и тот же человек.
— Даже у Македонского это не получалось.
— Но ведь такая возможность имеется?
— Нет такой возможности!
— Тогда кожура и плодородный слой Земли.
— Слишком поверхностно. Ладно, не мучайся. Тебе это пока не по силам. Слушай и запоминай. Змей искусил перволюдей яблоком. Они его вкусили. И были низринуты из высших сфер на Землю. Если бы это был банан, то мы сейчас жили бы совсем в другом месте, в других условиях и по другим законам. И я допускаю, что они были бы более разумными, чем здешние. Ну а в следующий раз ты мне назовешь эти законы, «законы банана». Если, конечно, духу хватит.

Яблоко-2

— В прошлый раз я дал тебе задание сформулировать «закон банана». Надеюсь, ты готов?
— С прошлого раза прошло уже немало времени. И я уже не тот желторотый юнец, с которым вы тогда имели дело. Да и вы переменились. Боюсь, не в лучшую сторону. Поскольку действие закона изменения живого вещества приостановить не дано никому.
— Ну, пока я вижу, что ты отличаешься от своего прежнего состояния лишь только отчетливо сформировавшимся хамством. Да еще непонятно на что опирающейся чрезмерной самоуверенностью. И это всё.
— Вы ошибаетесь. И я постараюсь вам это продемонстрировать со всей присущей мне всесокрушающей интеллектуальной мощью.
— Ладно, принято. У меня, к счастью, пока еще достает ума, чтобы не обращать внимания на гормональные сюрпризы. Так на чем же основан твой бунт?
— Это не бунт. Это новое осознание реальности.
— Оставим ахинею про осознание реальности. О чем конкретно ты хочешь говорить?
— О грехопадении.
— Я не произносил этого слова.
— Как же! Вы сказали о яблоке, которым змей соблазнил перволюдей.
— Не соблазнил, а искусил. Если ты не понимаешь истинного смысла этого слова, то нам не о чем говорить. Жаль лет, потерянных тобой на блуждание в потемках.
— Так в чем же смысл?
— Искусить — это вкусить, отведать вкус, попробовать, поесть, в конце концов.
— Не в этом суть.
— Суть нечленима. Она во всем.
— Не увиливайте. Творец, будем употреблять именно это слово, как наиболее адекватно воссоздающее атмосферу того периода генезиса…
— Не возражаю.
— Так вот Творец…
— Или мировой разум…
— Не вынуждайте меня прибегнуть к физическим мерам воздействия! Не провоцируйте!
— Помилуйте, помилуйте, я ничего дурного не хотел. Продолжайте, прошу вас. Точнее — тебя. Ты мне пока еще не показал ничего, что дало бы повод обращаться к тебе на «вы».
— Так вот Творец, создав, точнее — промыслив идею человека, перепоручил ее материализацию какому-то змею. Может ли это быть?
— Значит, Адам и Ева это, по-твоему, идея?
— Конечно. Потому что в раю могут обитать лишь бесплотные души.
— Тогда выходит, что, кроме Орфея, еще два человека могут похвастаться обратным путешествием — из загробного, бесплотного, мира на грешную землю. Так?
— Так.
— Значит, Творец создал перволюдей мертвыми, а потом воскресил их. Это верно?
— Нет, это неверно. Потому что идея не может быть мертвой.
— Ну, слава богу, а то я уж было решил, что с каким-то идиотом разговариваю. Извини, продолжай.
— Так почему же Творец перепоручил материализацию идеи змею, который является злым началом?
— Сомнения, неуверенность в себе.
— Не понял. Неуверенность Творца?
— Да, представь себе. Идея-то ой как хороша. А что на практике получится? Ведь по образу же и подобию, то есть со свободой выбора. Куда всё это начнет двигаться? Поскольку совсем не механическая кукла, которой руководят рассчитанные шестеренки и пружинки. Вот он и решил — вкусят, значит, материализую. Не вкусят, то останутся произведением чистого искусства. Понимаешь, это яблоко — та же монета, орел или решка. Жребий.
— Аверс или реверс.
— Ну, ты что сюда выпендриваться что ли пришел?! Грамотный, сука?!
— Извините, сорвалось.
— А ты следи за речью!
— Но я-то полагаю, что не только жребий, но и, как бы это сказать… Перволюди отведали знание, сокрытое в запретном плоде.
— Какое к змию знание! Всего лишь познакомились с этикой — что такое хорошо и что такое плохо. Не более того. Никакого высшего знания они на землю с собой не принесли. Всё потом другими добывалось. А вот этика — это да. И, естественно, поскольку эта самая этика имеет смысл лишь в материальном мире, то Творец и отправил их на землю.
— Почему же только в материальном мире? Разве она не может существовать в виде идеи?
— Может. Но при этом не вступая ни в какие отношения с другими чистыми идеями. Ведь только на земле существует, скажем, понятие убийства. Вне ее — это уничтожение, разрушение, которое противоположно созданию, деланию. И это разрушение ничуть не хуже созидания, как операция вычитания для нас не лучше и не хуже операции сложения. Если, конечно, речь идет об абстрактных, нематериальных, числах, а не о банковских счетах.
Если бы идея Адама уничтожила идею Евы, то ничего ужасного не произошло бы. А вот на земле все уже понимали, при помощи переваренного яблока, что убивать нехорошо. Не случайно же Каин, замочивший Авеля, сразу же ушел в несознанку и отрицаловку: «Не сторож я брату моему, век воли не видать!»
— Так что же тогда получается? Что люди были материализованы для написания Аристотелем «Никомаховой этики», всего этого эвдемонизма? Или все-таки сработал отцовский инстинкт?
— Никакого отцовского инстинкта не существует. Есть лишь материнский, то есть косный, несозидательный. Так что тут говорить абсолютно не о чем. Идеи рождает мужская сущность. Но дальше этого, как правило, дело не идет. Дальше за работу должен приниматься ремесленник, что, согласись, для Творца слишком унизительно. Так вот он с честью вышел из этого щекотливого положения. После создания идей он наделил каждую из них чрезвычайно деятельной интенцией к самореализации, самопродуцированию. А точнее — такая способность реализовалась при соприкосновении идей, при их взаимодействии. Что вполне соотносится с такой категорией как любовь, взаимовлечение. Так что змей и выступил в роли любви-посредницы между людьми и этическими постулатами. Да и не змей это был. Не верь, что змей и грехопадение, а не голубок. Это было уже потом записано, когда стало видно, куда начало двигаться человечество, как оно себя повело. Кстати, яблоко-то лишь слегка надкусили, а до зерен не дошли. Именно поэтому потом пришлось дважды, с некоторыми вариациями, ниспосылать на землю свод законов поведения, заповеди.
— Но ведь вы же только что говорили о том, что, мол, человек мог и не материализоваться, мол, был брошен жребий…
— Ну, говорил. Ну, и что?
— Сами себе противоречите, вот что!
— Чудак-человек! Тогда бы идея разумных существ спарилась с другой идеей — идеей логики. Согласен ли ты с тем, что при нынешней реализации мира логика не является первородным атрибутом жизни?
— Нет, не согласен. Например, компьютеры…
— Ты меня не понимаешь. Когда люди материализовались, то идея логики так и оставалась идеей, голой абстракцией, не явленной в материальный мир. Это ясно хотя бы из того, что в Библии о ней нет и полслова, хоть талмудисты до сих пор чего-то и пытаются раскопать. Безумцы! Так вот вначале от логики ничего не зависело. А сейчас она все больше и больше просачивается в жизнь. Я имею в виду несколько последних тысячелетий. Но просачивается не как необходимое качество, а как избыточное.
—Разве может быть у жизни что-нибудь избыточное?
— Может. Это, несомненно, ты, извини за откровенность. Так вот если бы идею людей повлекло к идее логики, а не этики, то разумные существа были бы совсем другими. Скажем, компьютерного типа. И для них была бы написана совсем другая Библия — с десятью заповедями логики. А уже потом они начали бы выуживать из трансцендентной области этические принципы.
— Ага, понял. Судя по тому, что по мере развития человечества, актуальность логики…
— Актуализация, а не актуальность.
— Да, актуализация логики непрерывно возрастает, то она постепенно вытесняет этику. Поэтому в будущем следует ожидать возникновения иного типа разума, как теперь говорят, искусственного интеллекта. Однако в той, будущей, ситуации сворачивания этики в идею, этот новый разум будет не только естественным, но и единственно возможным. И такое соперничество этики и логики будет всегда. То одна будет главенствовать, то другая.
— Ну вот, наконец-то! Наконец-то ты вплотную подошел к формулированию «законов банана». Вижу, эти годы для тебя не прошли даром. Ну, давай, начинай!